Древнейшие страницы истории человечества - Ранов В.А. 1988

Древнейший человек приходит на территорию нашей сраны
Первые шаги в неведомое

А теперь третий памятник из самых древних в СССР — Кульдара в Южном Таджикистане.

Южный Таджикистан — это мой край. Здесь я работаю три десятилетия и 13 лет из них — с лёссовыми разрезами. Примерно столько же, сколько В. Н. Гладилин в Закарпатье. Хотя трудимся мы далеко друг от друга, мощности лёссовых толщ и их характер (в Южном Таджикистане — эоловые лёссы, в Закарпатье — лёссовидные суглинки) различны, так же как различны и археологические культуры, но многое нас объединяет. Это прежде всего методы исследования, приуроченность археологических находок к палеопочвам, сходство условий захоронений каменных орудий. Поэтому мы давно поддерживаем друг друга, отбиваемся от критиков или пробиваем стену равнодушия — слишком непривычными кажутся многим специалистам наши доводы в пользу совершенно неожиданной, потрясающей древности находок.

Если посмотреть на географическую карту Средней Азии, легко увидеть, что юг Таджикистана — Афгано-Таджикская депрессия — представляет собой своеобразную ловушку для ветров, дующих из огромных среднеазиатских пустынь. Эти ветры, подхватывая мириады мелких пылевых частиц, переносят их на огромные расстояния. Кто жил или побывал в Средней Азии, хорошо знают, как часто пыльная пелена скрывает от глаз даже близлежащие горы, а тонкая лёссовая пыль покрывает домашние вещи. Недаром хозяйкам каждый день приходится вооружаться тряпкой.

В Южном Таджикистане такие пылевые бури называют «афганцами». Забавно, что по ту сторону Амударьи их называют «боди шурави» («русский ветер»).

Попадая в Афгано-Таджикскую депрессию и не имея возможности прорваться через высокие горы, пыль оседает здесь словно в ловушке, и именно поэтому в этом регионе накопились огромные толщи лёссов — до 200 м. Наряду с китайскими это самые мощные лёссы в мире. Во многих местах лёссы сменяются древними погребенными почвами, затем вновь идут слои лёссов и снова — почвы. Как слоеный пирог! Такую ритмику мы видели и в Ко роле во. Но как различны здесь мощности! Там весь плейстоцен вмещается в 12 м, здесь мощность лёссовой толщи плейстоцена равняется 90—100 м. Там промежутки лёссовидных суглинков между древними почвами имеют толщину всего в 20—40 см, а палеопочвы лишь немного превышают эту цифру, здесь промежутки между палеопочвами достигают иногда 15—18 м, а погребенные почвы имеют толщину около 3 м. Лёссы в Южном Таджикистане имеют желтовато-палевый цвет по всему разрезу, а почвы отличаются красновато-бурым цветом и очень хорошо видны даже издалека. Возраст самых нижних почв достигает 2 млн. лет. Перспектива поиска древнейших, а может быть, и баснословно древних палеолитических культур в Южном Таджикистане прямо-таки отличная! Но… от теории до практики не всегда один шаг. Немало еще придется приложить сил и стараний. Нужна и самая тривиальная удача, чтобы перевалить за миллион лет.

Изучение «лёссового палеолита» в Южном Таджикистане для нашей археологии совершенно новое дело. Все здесь было впервые — и специальное исследование образования и характерных свойств лёссов, и почвоведение как обязательная часть подготовки археолога к раскопкам, и углубление наших знаний о четвертичной истории края. Ведь до начала этих работ приходилось сталкиваться лишь с памятниками последних ста тысяч лет. Теперь же речь шла об отложениях, приближающихся к миллиону лет.

Мне очень повезло. Обычно археологу самому приходится организовывать исследования своей стоянки специалистами смежных наук. Тут не только трудности чисто организационного плана, надо еще и заинтересовать товарищей другой специальности. Да еще найти возможности оплатить необходимые анализы, что также очень даже не просто.

С лёссами мне ничего делать не пришлось. Все нужные исследования (стратиграфические наблюдения, термолюминесцентное определение абсолютного возраста, палеомагнетизм, палинология, анализ минералогического состава лёссов, изучение палеопочв и т. д.) были проделаны до меня для решения вопроса о возрасте палеопочв. Так что все было готово к моему приходу, и я лишь потом включился в группу специалистов. Нам вместе оставалось лишь уточнять имеющиеся данные.

Начиналось изучение лёссов для меня неожиданно. Много лет я работал на речных террасах в долинах и уже хорошо понимал, что более древних памятников, чем мустьерские культуры, здесь найти не удастся. А дальше начинались склоны водоразделов, возвышавшиеся над самыми верхними террасами на 200—500 м и более. Теоретически более древние ашельские культуры надо было искать там, но все попытки, стоившие, надо сказать, немалых усилий, заканчивались безрезультатно. Нельзя сказать, что я и мои друзья-геологи не знали о существовании древних палеопочв. Знали, но не могли представить, что эти почвы могут быть связаны с археологией. Не было такой идеи — и все!

И вот в один из жарких осенних дней сама судьба явилась ко мне в лице голубоглазого московского геолога Александра Андреевича Лазаренко. Он пришел ко мне в институт и положил на стол два камня. Их безошибочно можно было определить как обработанные человеком.

— Вот,— сказал геолог,— это из погребенной почвы. Они найдены непосредственно в ней, на глубине 64 метров от поверхности. А возраст этих камней по термолюминесцентному определению — 200 тысяч лет.

Долгая археологическая практика научила меня относиться недоверчиво к неизвестным пришельцам, даже если они принадлежат к славной когорте кандидатов наук.

Слишком часто приходится сталкиваться с энтузиастами, которым всегда не хватает критического взгляда на собственные открытия.

— А вы, случайно, не ошиблись? — деликатно спросил я.— Может быть, изделия находятся не в почве, а свалились откуда-то сверху и просто прилипли к ней?

— Фирма веников не вяжет! — солидно сказал геолог и величественно удалился, пообещав как-нибудь свозить нас в разрез Каратау и показать место, где были сделаны удивительные находки.