Общественное движение в годы правления Николая I - РОССИЯ В ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ XIX В.

Цель урока: показать исторические причины активизации общественного движения в 30—50-е гг. XIX в. и его особенности; охарактеризовать его основные направления, цели и задачи участников консервативного, либерального и социалистического движения; определить результативность общественного движения данного периода.

План урока: 1. Особенности общественного движения 30—50-х гг. XIX в. 2. Консервативное движение. 3. Либеральное движение. Западники и славянофилы. 4. Кружки 20—30-х гг. XIX в. 5. Революционное движение. 6. П. Я. Чаадаев.

Основные понятия: общественное движение; консерватизм; «православие, самодержавие, народность»; либерализм; социализм; революционеры; западники; славянофилы; общинный социализм.

Основные даты: конец 20-х — начало 30-х гг. XIX в. — кружковый период общественного движения; конец 30-х — начало 40-х гг. XIX в. — формирование идеологии западничества и славянофильства; 40-е — начало 50-х гг. XIX в. — формирование революционного лагеря в общественном движении.

Персоналии: С. С. Уваров; Н. Г. Устрялов; М. П. Погодин; Т. Н. Грановский; С. М. Соловьев; К. С. и И. С. Аксаковы; А. И. Герцен; Н. П. Огарев; В. Г. Белинский; П. Я. Чаадаев.

Оборудование урока: учебник: Данилов А. А., Косулина Л. Г. История России. XIX век. — М., 2000; Данилов А. А., Косулина Л. Г. Рабочая тетрадь к учебнику «История России. XIX век».

Литература для учителя: Дружинин Н. М. Революционное движение в России в XIX в. — М., 1985; Леонтович В. В. История либерализма в России. 1762— 1914. — М., 1995; Русское общество 30-х годов XIX в. Люди и идеи. Мемуары современников. — М., 1989; Русское общество 40—50-х годов XIX в. — М., 1991. — Ч. 1. Записки А. И. Кошелева; Русское общество 40—50-х годов XIX в. — М., 1991. — Ч. 2. Воспоминания Б. Н. Чичерина; Олейников Д. И. Классическое российское западничество. — М., 1996; Цимбаев Н. И. Славянофильство: Из истории русской общественно-политической мысли XIX века. — М., 1986.

Методические приемы организации урока

Повторение; тестирование; опережающее задание; постановка вопросов для обсуждения; рекомендация литературы по теме для самостоятельного изучения; работа с документальным источником; постановка вопросов и задания для последующего обсуждения (собеседования); понятийный диктант; подготовка докладов и сообщений.

Дополнительный материал для учителя

А. И. Герцен о кружках в Москве («Былое и думы»):

Возвратившись из Новгорода в Москву, я застал оба стана на барьере. Славяне были в полном боевом порядке, с своей легкой кавалерией под начальством Хомякова и чрезвычайно тяжелой пехотой Шевырева и Погодина, с своими застрельщиками, охотниками, ультраякобинцами, отвергавшими все, бывшее после киевского периода, и умеренными жирондистами, отвергавшими только петербургский период; у них были свои кафедры в университете, свое ежемесячное обозрение, выходившее всегда на два месяца позже, но все же выходившее. При главном корпусе состояли православные гегельянцы, византийские богословы, мистические поэты, множество женщин и пр., и пр.

Война наша сильно занимала литературные салоны в Москве. Вообще Москва входила тогда в ту эпоху возбужденности умственных интересов, когда литературные вопросы, за невозможностью политических, становятся вопросами жизни. Появление замечательной книги составляло событие; критики и антикритики читались и комментировались с тем вниманием, с которым, бывало, в Англии или во Франции следили за парламентскими прениями. Подавленность всех других сфер человеческой деятельности бросала образованную часть общества в книжный мир, и в нем одном, действительно, совершался глухо и полусловами протест против николаевского гнета, тот протест, который мы услышали открыто и громче на другой день после его смерти.

В лице Грановского московское общество приветствовало рвущуюся к свободе мысль Запада, мысль умственной независимости и борьбы за нее. В лице славянофилов оно протестовало против оскорбленного чувства народности бироновским высокомерием петербургского правительства...

...Говоря о московских гостиных и столовых, я говорю о тех, в которых некогда царил А. С. Пушкин; где до нас декабристы давали тон; где смеялся Грибоедов; где М. Ф. Орлов и А. П. Ермолов встречали дружеский привет, потому что они были в опале; где, наконец, А. С. Хомяков спорил до четырех часов утра, начавши в девять; где К. Аксаков с мурмолкой в руке свирепствовал за Москву, на которую никто не нападал, и никогда не брал в руки бокала шампанского, чтоб не сотворить тайно моление и тост, который все знали; где Редкин выводил логически личного бога, ad mayorem gloriam Hegelij; где Грановский являлся с своей тихой, но твердой речью; где все помнили Бакунина и Станкевича; где Чаадаев, тщательно одетый, с нежным, как из воску, лицом, сердил оторопевших аристократов и православных славян колкими замечаниями, всегда отлитыми в оригинальную форму и намеренно замороженными; где молодой старик А. И. Тургенев мило сплетничал обо всех знаменитостях Европы, от Шатобриана и Рекамье до Шеллинга и Рахели Варнгаген; где Боткин и Крюков пантеистически наслаждались рассказами М. С. Щепкина и куда, наконец, иногда падал, как Конгри-вова ракета, Белинский, выжигая кругом все, что попадало...

...Москва сороковых годов принимала деятельное участие за мурмолки и против них; барыни и барышни читали статьи очень скучные, слушали прения очень длинные, спорили сами за К. Аксакова или за Грановского, жалея только, что Аксаков слишком славянин, а Грановский недостаточно патриот.

Споры возобновлялись на всех литературных и не литературных вечерах, на которых мы встречались, — а это было раза два или три в неделю. В понедельник собирались у Чаадаева, в пятницу у Свербеева, в воскресенье у А. П. Елагиной.

Сверх участников в спорах, сверх людей, имевших мнения, на эти вечера приезжали охотники, даже охотницы и сидели до двух часов ночи, чтоб посмотреть, кто из матодоров кого отделает и как отделают его самого; приезжали в том роде, как встарь ездили на кулачные бои и в амфитеатр, что за Рогожской заставой.

Ильей Муромцем, разившим всех, со стороны православия и славянизма, был Алексей Степанович Хомяков. «Горгиас, сово-просник мира сего», по выражению полуповрежденного Морошкина. Ум сильный, подвижный, богатый средствами и неразборчивый на них, богатый памятью и быстрым соображением, он горячо и неутомимо проспорил всю жизнь. Боец без устали и отдыха, он бил и колол, нападал и преследовал, осыпал остротами и цитатами, пугал и заводил в лес, откуда без молитвы выйти нельзя, — словом, кого за убеждение — убеждение прочь, кого за логику — логика прочь.

Хомяков был, действительно, опасный противник; закалившийся старый бретер диалектики, он пользовался малейшим рассеянием, малейшей уступкой. Необыкновенно даровитый человек, обладавший страшной эрудицией, он, как средневековые рыцари, караулившие Богородицу, спал вооруженный. Во всякое время дня и ночи он был готов на запутаннейший спор и употреблял для торжества своего славянского воззрения все на свете, от казуистики византийских богословов до тонкостей изворотливого легиста. Возражения его, часто мнимые, всегда ослепляли и сбивали с толку.

Хомяков знал очень хорошо свою силу и играл ею; забрасывал словами, запугивал ученостью, надо всем издевался, заставлял человека смеяться над собственными верованиями и убеждениями, оставляя его в сомнении, есть ли у него у самого что-нибудь заветное. Он мастерски ловил и мучил на диалектической жаровне остановившихся на полдороге, пугал робких, приводил в отчаяние дилетантов и при всем этом смеялся, как казалось, от души. Я говорю «как казалось», потому что в несколько восточных чертах его выражалось что-то затаенное и какое-то азиатское простодушное лукавство вместе с русским себе на уме. Он, вообще, больше сбивал, чем убеждал. Философские споры его состояли в том, что он отвергал возможность разумом дойти до истины; он разуму давал одну формальную способность — способность развивать зародыши, или зерна, иначе получаемые, относительно готовые (то есть даваемые откровением, получаемые верой). Если же разум оставить на самого себя, то, бродя в пустоте и строя категорию за категорией, он может обличить свои законы, но никогда не дойдет ни до понятия о духе, ни до понятия о бессмертии и пр. На этом Хомяков бил на голову людей, остановившихся между религией и наукой. Как они ни бились в формах гегелевской методы, какие ни делали построения, Хомяков шел с ними шаг в шаг и под конец дул на карточный дом логических формул или подставлял ногу и заставлял их падать в «материализм», от которого они стыдливо отрекались, или в «атеизм», которого они просто боялись. Хомяков торжествовал!

Присутствуя несколько раз при его спорах, я заметил эту уловку, и в первый раз, когда мне самому пришлось помериться с ним, я его сам завлек к этим выводам. Хомяков щурил свой косой глаз, потряхивал черными, как смоль, кудрями и вперед улыбался.

— Знаете ли что, — сказал он вдруг, как бы удивляясь сам новой мысли, — не только одним разумом нельзя дойти до разумного духа, развивающегося в природе, но не дойдешь до того, чтобы понять природу иначе, как простое, беспрерывное брожение, не имеющее цели и которое может и продолжаться и остановиться. А если это так, то вы не докажете и того, что история не оборвется завтра, не погибнет с родом человеческим, с планетой.

— Я вам и не говорил, — ответил я ему, — что я берусь это доказывать; я очень хорошо знал, что это невозможно.

— Как? — сказал Хомяков, несколько удивленный. — Вы можете принимать эти страшные результаты свирепейшей иманенции и в вашей душе ничего не возмущается?

— Могу, потому что выводы разума независимы от того, хочу я их или нет.

— Ну вы, по крайней мере, последовательны; однако как человеку надобно свихнуть себе душу, чтоб примириться с этими печальными выводами вашей науки и привыкнуть к ним.

— Докажите мне, что не-наука ваша истиннее, и я приму ее так же откровенно и безбоязненно, к чему бы она меня ни привела, хоть к Иверской.

— Для этого надобно веру.

— Но Алексей Степанович, вы знаете: «На нет и суда нет».

Многие и некогда я сам думали, что Хомяков спорил из артистической потребности спорить, что глубоких убеждений у него не было, и в этом была виновата его манера, его вечный смех и поверхностность тех, которые его судили. Я не думаю, чтоб кто-нибудь из славян сделал больше для распространения их воззрения, чем Хомяков. Вся его жизнь, человека очень богатого и не служившего, была отдана пропаганде. Смеялся ли он, или плакал, — это зависело от нерв, от склада ума, от того, как его сложила среда и как он отражал ее.

Вопросы и задания для собеседования:

1. Какие особенности общественного движения в 30—50-е гг. XIX в. вы знаете? Чем вы можете их объяснить?

2. Какие черты, по мнению С. С. Уварова, отличали Россию от Запада?

3. Какое содержание Уваров вкладывал в свою «триаду» — православие, самодержавие, народность?

4. Что объединяло взгляды западников и славянофилов?

5. Что разделяло их позиции?

6. Почему мы считаем и западников, и славянофилов представителями либерального лагеря?

7. Почему, на ваш взгляд, так популярны именно в 20—30- е гг. XIX в. стали кружки сторонников революционного изменения существующих порядков в России?

8. С чем было связано формирование в 40-е гг. XIX в. на базе революционных кружков революционного движения?

9. В чем вы видите главное звено в теории «общинного социализма»? На какие традиции и явления русской жизни она опиралась?

10. Какие внешние факторы определили рост революционного движения в стране в 40—50-е гг. XIX в.?

11. Какие вы можете назвать особенности революционной идеологии 40—50-х гг. XIX в.?

12. Какую роль сыграло революционное движение в реформаторской деятельности властей?

13. Как вы можете определить место в общественном движении 30—50-х гг. XIX в. П. Я. Чаадаева? К какому лагерю вы можете его отнести? 14. Что явилось, на ваш взгляд, главным итогом развития общественного движения России в эти годы?

Темы докладов и сообщений:

1. Особенности русского общественного движения 30—50-х гг. XIX в.

2. Теория «официальной народности» С. С. Уварова.

3. Т. Н. Грановский и классическое российское западничество.

4. Славянофилы.

5. Кружок Н. П. Сунгурова.

6. Кружок Н. В Станкевича.

7. Кружок М. В. Буташевича-Петрашевского.

8. П. Я. Чаадаев.

Домашнее задание: § 13 учебника и вопросы к нему; задания к документу, помещенному в конце параграфа. Задания к § 13 рабочей тетради. Атлас: показать географию кружков 30—50-х гг. XIX в.